Фильмы, рассказывающие нам о Великой Отечественной войне (и о Второй мировой войне), на Московских Международных кинофестивалях давно являются неотъемлемой их частью. И об этой исторической памяти, иногда разбавленной весьма провокационными работами, можно не беспокоиться. Впрочем, такие картины в конкурсной программе есть не всегда.
В текущем году особый акцент программе придала работа Андрея Зайцева, режиссёра картины «14+», «Блокадный дневник», основанная на воспоминаниях поэта Ольги Берггольц, а также её повести «Дневные звёзды». Также материалом для съёмок стали воспоминания писателя Даниила Гранина и блокадников, переживших это кошмарное время.
В самом начале фильма создатели весьма однозначно задают тональность повествованию – все события, показанные в фильме, не просто основаны на реальных событиях, а таковыми и являются. То есть идёт речь о том, что фактически ни работы режиссёра, ни работы сценариста в картине нет, тональность этому произведению задают исключительно документальные зарисовки, сохранившиеся на бумаге. Фактически это говорит о том, что мы с помощью закадрового голоса погружаемся в страшный мир блокадного Ленинграда, где нас за руку ведут и объясняют то, что происходит на экране. Такое вполне имеет место быть, но зарождает в душе довольно серьёзный дуализм, к которому прошу отнестись с полным уважением.
Сначала хочется поговорить о позитивном – трудно дольно представить себе фильмы, посвящённые блокаде Ленинграда, выходящие хоть с какой-либо периодичностью. Эта тема очень острая – тут проще снимать за пределами родины, выливая помои на подвиги людей, чем рассказывать правду. И фильм «Блокадный дневник» как раз такую правду и раскрывает перед зрителем, другое дело, что даже правду можно рассказать совершенно разными способами. К сожалению, в этот момент приходим как раз к тому, что иногда, чтобы в правду поверили – её надо немного переврать, сделав это в тех местах, которые не будет иметь особого значения. Переврать в нашем случае – это дать так, как это способны прочувствовать люди, никогда не видевшие страхов войны. Отсюда, собственно, и вытекает главная претензия к фильму – в него трудно поверить. Нет, дело не о событиях, вопрос этот к режиссёру и актёрам, поскольку именно они зародили сомнения и вопросы, а на них, после просмотра, хотелось бы получить ответы.
Претензия на самом деле одна – это механическое следование той информации, что написано. Если написано, что у всех стеклянный взгляд, то это далеко не значит, что всё должно строиться на механике. Если происходит артиллерийский обстрел, из-за которого женщина теряет руку, то это далеко не значит, что она должна бегать по снегу и кричать, что в руке были карточки и их надо вернуть. Всё это так не работает, но даже на фоне голода, шока и помутнения рассудка, такого не бывает, поскольку сыграно весьма театрально, как театрально мужчина проклинает фашистов, после чего падает в снег. К этому же можно отнести представление котлет из свиных ремней, чая из патоки, пропитавшей землю и ряд других моментов. Нет ни малейшего сомнения, что так всё было, что это всё до боли страшно и не требует расследований, обидно другое – в фильме это показано так, как будто перед нами интерактивный музей, где ты понимаешь – перед тобой служитель музея, а не блокадник. И ты всё равно веришь ему куда больше, чем героям картины. Вместе с этим мы приходим к весьма важному и очень нужному вопросу – стоило снимать этот фильм про блокадный Ленинград. Какая цель в этом? Освежить память и воспользоваться моментом для произнесения фразы Ольги Берггольц: «Никто не забыт и ничто не забыто»? Но как запомнить то, во что трудно поверить? При грандиозной и очень сильной идее, достойной самой серьёзной экранизации, мы увидели лишь то, что увидели. Проблема или первопричина в этом, как кажется мне, довольно страшная, чтобы в ней признаться, мы не успели – все люди, взрослые, прошедшие через блокаду, уже никогда не расскажут нам о том – как оно было, а раньше мы не спрашивали, сами всё потеряли.